Я. Хохлов
Я ПОМНЮ ВСЕ
Ты живешь в моей памяти. Всеми своими тремястами восемнадцатью шпангоутами, тремя палубами и ярусами надстроек. Память хранит расположение всех помещений и вооружения. Никому уже не нужно, но я помню, что торпедные аппараты были на 110 шпангоуте, а РБУ-1000 – на 252-м. Мне уже не взять дистанцию ручным дальномером до соседнего БПК, но я помню его высоту – 39 метров от ватерлинии, и длину – 152,4 метра. Готов хоть сейчас назвать все помещения, у которых были деревянные двери. Могу пройти от второго до пятнадцатого отсека, не выходя на верхнюю палубу, спуститься с закрытыми глазами в коридоры гребных валов и в помещение вспомогательного котла. Вот только нет уже таких коридоров и помещений… Хоть сейчас готов заступить первым вахтенным офицером и скомандовать все, что нужно для приготовления корабля к бою и походу. Как будто вчера принимал от электрика основной и аварийный телеграфы, проверял в работе ВИКО РЛС, свисток и сирену, телефоны аварийной связи. Мне уже не доверят пройти средним и северным коленами Кольского залива, но все рекомендованные курсы помню наизусть: 51, затем, поймав створ с домиком на Сальном - 33, поворот на 357,8… Запросто рассчитаю маневр для занятия позиции хоть на карте, хоть на планшете Ш-26. Иногда во сне устанавливаю данные для двухторпедного залпа на приборе 101Т. Я еще могу сделать это в темноте и без подсветки, потому что руки помнят - щелчок рукоятки «омега» соответствует 1, а рукоятки «Дс» - 50 метрам. За 20 секунд рассчитаю боевой курс для стрельбы с наводкой кораблем – только каким? В ушах еще стоит шум от вращения антенны «Волги» над головой, стук и завывание ветра в динамике «Каштана» при не отключенном микрофоне у сигнальщиков, скрипучее посвистывание сельсинов в репитере лага и стон переборок во время шторма. А еще глуховатый голос командира, назначающего новый ход, и рычание машинного телеграфа в ответ на беспокойство его рукояток. По сигналу «Большой сбор», если его объявят, ноги сами вынесут меня из 6-й каюты в коридор офицеров №1, потом №2, на шкафут за постом артдозора, мимо решетки правого газохода, из которой идет сизый дым от уже запущенного дизель-генератора. Пронесут мимо торпедного аппарата и барбета АК-725, у которых всегда тепло от машинной вентиляции, мимо иллюминаторов 17-й каюты и рубки дежурного. Не запнутся ни о станину РБУ, ни о газоотбойник у ангара, и поставят в строй у самой вертолетной площадки. Я готов снова стоять в твоем строю, «Адмирал Юмашев»!
Я ПОМНЮ ВСЕХ
Мужики, я всех вас помню! И однокашников по училищу, с которыми начинал службу на нашем корабле, и тех, кем довелось командовать, и своих командиров. Кто-то остался в Североморске, остальных судьба разбросала по всей бывшей стране. Кого-то уже и нет на этом свете, но память на лица и голоса осталась. Как-то и непривычно звучит «капитан 1 ранга Губанов», для меня ты просто Женя, или Жора, как тебя прозвало «рогатое» семейство 17-й каюты. Наверное, ты уже в запасе, как и Толя Жданов. Помнишь, Толя, «Львиный мостик» на канале Грибоедова и нас, молодых лейтенантов в поисках жилья? Коля Бобраков, ау! Ведь ты из Питера, отзовись! Иногда доведется пройти мимо ВГ-19 – и сразу в памяти возникает наш первый командир Юрий Павлович Гуценко, его кривящийся рот при слове «лейтенант». Пусть на следующий день после принятия должности был назначен им зав. ВПД, в комиссии по проверке секретки и строевой канцелярии, ответственным за написание книги корабельных расписаний, командиром рабочего катера, «посадчиком» на гарнизонную гауптвахту и т.д. и т.п., но навсегда благодарен за его заботливую требовательность. Благодаря вам, командирам Гуценко Ю.П., Стефанову А.Г., Хоменко П.П., наше нестройное стадо лейтенантов было «приведено в меридиан», и практически всем дан хороший старт – да такой, что до конца службы ускорения хватило. До сих пор помню, кто где спал во втором кубрике. Помню, как прислали на корабль молодое пополнение, и Наби Юлдашев плакал от того, что не знал русского языка. Но через две недели уже матерился, как и все, а потом был лучшим торпедистом корабля. Римкявичус, наш Зеня, небось уже дед, и не единожды? Ведь твоим детям больше, чем моим! Да и Вася Бейсюк тоже был ранним папой: помнишь - не успел прийти на корабль, как направился в ЗАГС? Хранится у меня герб Кронштадта, сделанный и подаренный ракетчиками Денисовым и Насыровым, а память хранит их на боевых постах в «Тюльпане» и в агрегатной №12. До сих пор слышу голос из ЦП ПЛО Коли Авраменко и братьев Ильдуса и Ильсура Вахитовых. Ильдус, к сожалению подаренный тобой настольный прибор уже без часов – эту древность никто уже не берет в ремонт. Ильсур, ну и юморист же ты был – твой доклад «Связь проходит, но медленно» вошел в легенду. Каждый раз возникает чувство непонятной вины, когда вспоминаю слезы Пети Емчука – его мама умерла, когда корабль был в походе, и не найти было нужных слов, чтобы его успокоить. Навсегда благодарность Славе Харитонову, починившему привод РБУ при отсутствии ЗИП. Из-за сломанного зуба шестерни ведь чуть не пришлось возвращаться с боевой службы! В памяти стерлись лишь ощущения неприятностей от шалостей подчиненных. А может, просто с возрастом все воспринимается иначе? Во всяком случае, все, что связано с нашим кораблем, вспоминается только по-хорошему. Простите, что за дефицитом места на сайте не смог упомянуть всех, кого помню. А помню ВСЕХ!
|