Главная » 2009 » Сентябрь » 25 » Командир крейсера, часть 4
Командир крейсера, часть 4 | 22:22 |
-Помощник капитан-лейтенант Молох. Работать с ним нужно, но основа есть, а главное - ремонтная разруха его не сломила. -Добро, вторая просьба. -Механик. -Ты что, спятил? Самый разгар ремонта! Тебе через несколько месяцев ходовые испытания сдавать, курсовые задачи отрабатывать! -С Анциферовым я ремонт все равно не закончу, Виталий Иванович. -Кого хочешь? > -Тычинского с «Адмирала Макарова». -Ишь ты, губа не дура. Дудакина я в флагмехи двигать собираюсь, Тычинского - на его место. -Товарищ вице-адмирал, Виталий Иванович! Да на плавающий, отработанный корабль механика проще найти. Я с Дудакиным поговорю. Жук прищурился: -Вот когда с корешком своим уладишь, тогда и разговор продолжим. Скажу тебе напрямую: впечатление от корабля неплохое, хотя работы еще много. Не готов ты еще к штабной проверке, есть у тебя узкие места. Как сам считаешь? —Есть и немало, — Башилов вздохнул. -То-то и оно! Думаешь, Алексей, просто мне было тебя на «Севастополь» кинуть? Знал: справишься. Разный человек Жук, много в нем намешано, но моряком он был
от Бога, и Башилов его любил, удивляясь порой, как уживаются в комэске
природная хитрость с поразительной детскостью. Эскадренные остряки со смехом
рассказывали, как Виталий Иванович прятал от жены заначку, используя для столь
важной цели толстенный, давно устаревший труд по теплотехнике. Среди
пожелтевших листков скопилась изрядная сумма. Как-то супруга его порадовала,
сообщив, что собрала разный бумажный хлам, пятнадцать килограммов макулатуры,
хватило на талон для приобретения дефицитной книги «Женщина в белом». Не
обнаружив заветного труда с заначкой, Виталий Иванович горестно сказал: «Дура,
ты знаешь, во что мне обошлась твоя «Баба в белом»? На эти деньги я бы столько
баб снял в белом и голубом, подумать страшно. И не в книге, а живьем!» В это как-то даже не верилось, ибо реальными были только заводоуправление, техупр и корабль, в недрах которого ухало, скрипело, скрежетало, шипело, слепило глаза синим огнем электросварки. Дома Башилов появлялся реже, чем в бытность старпомом, - дела на «Севастополе» выправлялись медленнее, чем того хотел командир. Светлыми пятнами в сплошном полярном мраке были вечеринки у Колпаковых. Первое, что пришло в голову Башилову, когда он увидел жену замполита Наталью Сергеевну, - похожа на кого-то. Может, и не совсем, но есть что-то общее. Помучился с минуту, потом всплыла в памяти Лена Павлова, Новый год при свечах, звонница Владимирского собора за окном, квартира с изысканной, под старину, мебелью... Верно, похожа, но мало. Другое воспоминание лежало в глубине, на самом донышке, где свалено было все отслужившее, утратившее ценность. И вдруг вспышка, озарение, да в таких красочных деталях, аж за грудиной заломило. Наталья Сергеевна не узнала Башилова, да и как узнать в постаревшем, облысевшем мужике того робкого курсанта-второкурсника, как преданный пес, носившего за первой владивостокской красавицей пляжную сумочку. А было так. В те незапамятные времена остался Алексей на отпуск во Владивостоке - конфликт с отцом еще не завершился, не принял Леша молодой мачехи, прервал с родителем переписку, так что Новосибирск отпадал. Ехать к тетке в Киев на курсантские отпускные - курам на смех, на жратву в поезде не хватит. Вот и застрял курсант второго курса Башилов в родном училище. Жилось, правда, Лехе вольготно, кормился с матросами кадровой команды, в основном завтракал и ужинал, а с утра на пляже. Самым модным пляжем во Владике считался пляж «Динамо» - деревянный, выбеленный солнцем и дождем настил, уютные кабинки, где даже столик имелся и топчан, на котором при молодой изобретательности можно и любовью заняться. Тонкость перегородок и звукопроницаемость публику не смущали. Леша, перворазрядник по подводному плаванию и аквалангист, дружбу водил со спасателями, иногда поддежуривал, что давало ему право на бесплатный вход на пляж и индивидуальную кабинку, в которой он, по сути, и жил. Август стоял чудный, с редкими теплыми дождями. Нештатный спасатель загорел до черноты, мягкие вьющиеся волосы выгорели - хорошенький мальчик, на гитаре бацает, еще бы росточку прибавить, цены бы ему не было. Студентки его любили, особенно те, кто постарше, и кабинка не пустовала. Тут и углядел он красавицу Наташу, лежащую в тени, в непрестижном месте, и находящуюся в дурном настроении. Не сразу даже узнал приму из окружения Симы Штоля, саксофониста из оркестра, что лабал в ресторане «Золотой Рог». От обиды и переживаний прима несколько даже подурнела. Сима - городская знаменитость, с утра возлегал на пляже, и вокруг, как на лежбище сивучей, кружком сладко подремывали, надеясь на внимание, его пассии, которых остряки называли не иначе как «жертвы Херасимы». Сколько кровей в Симе было намешано, трудно сказать, но результатом этого явился брюнет с голубыми глазами, перед которыми не могла устоять ни одна студентка Института культуры, не говоря уже о медичках. К тому же был Серафим талантлив, великолепно играл на саксофоне и кларнете, и его по технике сравнивали с самим Бенни Гудманом. Сима подружек менял легко, и его очередная возлюбленная
через денек-другой могла получить отставку. Вот в таком печальном положении
Леха и застал Таточку, и ему величественно было позволено всячески развлекать
ее, носить за ней сумку, катать на спасательном тузике. Возможно, и другую цель
Наташа преследовала: хоть как-то досадить коварному лабуху. О Наташе известно было немного: студентка Института культуры, отец - моряк, капитан первого ранга, недавно его перевели служить в Лиепаю, семья уже туда переехала, а Таточка задержалась - любит Владивосток, институт бросать не хочется, ну, конечно, и дела сердечные. Все, кто бывал во Владивостоке, знает, что неподалеку от центра есть островки старого города, где ты идешь по мощенному диким камнем тротуару, а дома под тобой. Сверху смотришь ты на крыши, деревянные галереи, балкончики, окна, прикрытые восточной конструкции ставнями, дворы-щели, поросшие лопухом в человеческий рост. Вот в таком доме и снимала комнату Наташа. Попасть туда можно было по наружной, напоминающей трап лестнице. Леше разрешалось посидеть в прохладной комнате, уютной, чистой, пахнувшей целебными травами. На большее он бы и сам не решился. Да и как поцелуешь девушку, если она тебя в упор не видит и общаться с ней приходится, как с глухонемой. Но какое счастье было просто сидеть с ней, умиляться ее простенькому сарафану, мелким капелькам пота на верхней губе, невзначай прикоснуться к ней, ощутив шершавую прохладу кожи! Сладкие муки длились дней десять, а потом Наташа исчезла. Квартирная хозяйка сообщила, что студенточка укатила на запад, вроде как к родителям, сорвалась так поспешно, что забыла часть вещичек. Леха шел по плавающему в сизых сумерках городу, ему хотелось броситься под трамвай, и не накачай его друзья-спасатели корейским самогоном, возможно, и случилось бы несчастье. Только раны в молодости заживают быстро, особенно, если рядом окажется многоопытная в любви учительница. Так что не было ничего особенного в том, что Наталья Сергеевна не признала в командире корабля того светловолосого, забавного курсантика. А он помнил и, сказать по совести, не знал сначала, как себя вести. Жили Колпаковы в Североморске на улице Ломоносова в чужой, по временному обмену квартире, обставленной во вкусе начала семидесятых годов. Модная мебель, чеканка на стенах, книжные полки, на которых в обязательном порядке стояли произведения Евтушенко, Вознесенского и Пикуля и еще книги, обмененные на бумажную макулатуру. Для развлечения гостей - магнитофон «Комета» с записями Клячкина, Окуджавы, Анчарова и широким (на все вкусы) набором танцевальной музыки. Наталья Сергеевна держала, как принято было в те годы, салон для узкого круга друзей и вела его умело, изобретательно, что не удивляло -опытный работник культуры. Скучно у Колпаковых не было, пили мало, в основном глинтвейн, сухие вина и коктейли с обязательной маринованной вишенкой и пластмассовой соломинкой в стакане. При первом знакомстве Наталья Сергеевна, чуть играя, заглянула Башилову в глаза и пропела: -Давно хотела с вами познакомиться. Мне понравилось, как вы моего муженька с Хрущевым сравнили. Он мне рассказал. Верно, моему Саше частенько не хватает выдержки. Башилов усмехнулся: эпизод такой и в самом деле был. На Колпакова насели мичмана: почему офицерам «полярку» платят в размере двухсот сорока рублей, а мичманам - по сто двадцать. Александр Николаевич не нашел ничего лучше, как заявить, что офицеры ровно на столько выше мичманов по интеллекту. В воспитательном разговоре со своим заместителем Алексей Григорьевич тогда сказал: «Ты прямо как Хрущев, заявивший на сессии в ООН, что похоронит капитализм. Брякнул, а охлаждение на несколько лет. Так и ты с мичманами. Весь свой авторитет в одночасье опустил до нулевой отметки». Один раз Башилову все же показалось: узнала его Наташа, узнала, но не подала виду. Это когда он под гитару вспомнил свои авторские песни. А ведь года два не брал в руки инструмент. Расслабился в салончике Колпаковых, позабыл на несколько часов про борьбу свою с «годками», позабыл и о щемящем чувстве недовольства собой. Анастасия, видно, уловила что-то острым женским чутьем, приняла Наташу настороженно, но уж слишком очевидно было семейное счастье красавицы, чтобы заподозрить мужа в поздней влюбленности. Конечно, как говорится, седина в бороду, а бес в ребро, только на взаимность при таком раскладе рассчитывать смешно и нелепо. И Анастасия успокоилась, а потом и подружилась с Наташей. Итоги за неделю подводили в каюте Кузьмы Антоновича Жихарева. Собрание большей частью напоминало травлю в кают-компании после вечернего чая. Башилов припозднился, подошел, когда дружеская беседа была в самом разгаре. -А вот и Леха! - приветствовал его Кузьма Антонович. Приятная розоватость его щек свидетельствовала, что отцы-командиры на этот раз не ограничились одним чаем. - Садись и догоняй нас. - Капитан второго ранга обозрел аудиторию. - О чем, бишь, я? Ну да! Я к тому времени от своего старпома стал понемногу сатанеть. Окончательно допек он меня в Лиепае. Стояли мы под погрузкой боезапаса у причала. Вдруг слышу по трансляции тревожный голос старпома: «Командиру корабля просьба срочно выйти наверх!» Пулей выскакиваю на мостик и вижу жуткую картину: эсминец стоит поперек Лиепайского канала, три моряка барахтаются в ледяной воде, пытаясь удержать в руках стальной трос. В ковше канала сгрудились суда, идущие на выход. Из их динамиков разносятся в наш адрес брань и угрозы о докладе оперативному. Разводной мост только что открыли, а открыт он, как вы знаете, бывает всего минут тридцать. Капитанов судов можно понять, отчего они в мать-перемать нас кроют. Старпом стоит ни жив ни мертв, челюсть трясется. Объясняться я с ним не стал, не до того, выхватил микрофон «Каштана» и заблажил не своим голосом: «Шкафут, подать бросательный с проводником! Ют, трави стальной сколько можно! Ребятки, вы все равно вымокли, продержитесь минутку, вам подадут проводник, закрепите его и ходом выбирайте! Заведите огон за пал! Жихарев в лицах артистически изображал ситуацию: -Ору: «Капитаны, потерпите пять минут, сейчас освободим фарватер. Конец у нас лопнул, вот мы и стоим раком. Вы уж нас извините». С судов поворчали, но докладывать начальству никто не стал. Когда эсминец привязали и караван прошел мимо, говорю горе-старпому: «Хватит тебе трястись, смени людей на причале да доктора вызови, люди в ледяной воде выкупались». Страсти улеглись, вызываю старпома к себе, а он уже отошел, держит себя нагловато, этакий красавец, спрашиваю: «Объясните, как вы до такого мудрого решения дошли? Хотели перешвартовать корабль на концах? Передвинуть его корму на пятьдесят метров? А кто разрешил? Сам решил? Замечательно! А командир где был? На корабле? Может, вы допущены к управлению кораблем? Нет? Желваками-то не играйте, дорогой друг. Считайте, что вопросы задаю вам не я, а комиссия, которая приехала разбираться с происшествием. Еще чуть-чуть и корма винтами села бы на противоположный берег канала. И не нужно думать за командира. Если что неясно, спросите». Гляжу я на него и вижу: не понимает. Опасный человек. -О ком речь? - поинтересовался Башилов. Дальше беседа, как это часто бывает, носила сумбурный характер, раскрасневшийся старший морской начальник спросил у Башилова: -Слушай, Алексей, что-то давно твой караул не оставался на гауптвахте. Даже мои моряки там частенько задерживаются. В чем причина? Поделись! -Все просто, Кузьма Антонович. Изгнал из караула всех
«годков», в приказ включил только тех, кто прослужил не более полутора лет и
кому брезжит надежда съездить в отпуск. Ежемесячно издаю приказ о поощрении,
это при условии, что старшина гауптвахты мичман Бода в постовой ведомости
ставит оценку «отлично». И еще: если замечаний по несению караула нет, для
моряков готовится в заводе баня, закупаются билеты в кино и так далее. В новый
караул уже не входят те, кто съездил в отпуск. Словом, создана система, и она
работает сама по себе. Однако не так все просто складывалось на «Севастополе». И тон Башилова свидетельствовал лишь об одном: сам себя хотел взбодрить командир, поверить, что победа уже вот, рядом, только руку протяни, чтобы ухватить за подол ее белоснежного платья. А тем временем семьдесят шесть «годков», оставшихся на корабле, каждый день приносили неприятности. Молодых уже не терроризировали, да и ребята пришли крепкие, многие из техникумов, держались дружно, попробуй тронь, и специальность осваивали быстро. А «годок» на то и «годок», чтобы проявлять, утверждать себя, не давать успокаиваться командирам боевых частей и служб. Нужно было как-то проредить их, не дать перед весенним дембелем выкинуть что-нибудь из рук вон, неординарное. Кое-какие заготовки у Башилова имелись. В те годы с кораблей, стоящих в ремонте, было принято выделять личный состав на различные виды работ по разнарядке комендатуры: в совхоз «Североморец», на стройку в Мурманск, на аэродром «Мурмаши», в рыбный порт и прочее. В порту, к примеру, требовались электрики и трюмные, в совхоз ребята попроще, из боцкоманды. На работы выделялись, как правило, молодые матросы. Башилов решил рискнуть, изменить традицию. Собрал старослужащих и напрямую предложил: -Разговор у нас, друзья, серьезный, да и повод тоже. Прошу поднять руку тех, кто испытывает желание находится в пределах стального корпуса и размышлять, что бы еще придумать, дабы привести молодых матросов в нужный вам меридиан? В кают-компании засмеялись, тон командира понравился, а Башилов продолжил: -А к тем, кто хочет передвинуть стартовую черту увольнения в запас к минимальной отметке, где-то ближе к выходу приказа министра обороны, у меня есть особое предложение. Аудитория с интересом внимала Башилову. А после вступления
командир подробно изложил свой замысел, назвал объекты, на которых добровольцам
предстояло трудиться. Старпом зачитал приказ о группах, выделяемых на объекты.
Сидящие с изумлением узнали, что старшими групп назначаются не офицеры и
мичманы, а старшины. И это понравилось. -Верняк! - солидно подтвердил старшина первой статьи Котов, назначенный старшим в совхоз. - Девки там горячие. Слабаков я с собой не возьму, не то флот опозорят. Эксперимент удался. А ведь многие не верили. Это чтобы «годкам» самостоятельность дать, отправить на объект без офицеров и мичманов? Да они там такое устроят, флот от ужаса содрогнется! Ничего, однако, страшного не произошло, и вскоре самые отпетые скептики почувствовали, что и кораблю, отправившему на отходный промысел своих питомцев, есть польза и немалая. На столе у матросов появились свежие овощи, на праздники совхоз продавал корабельным офицерам и мичманам телятину, а с мясом в магазинах в ту пору было туго. «Годкам», работающим в рыбном порту, платили хорошие деньги, получал их секретарь комитета комсомола корабля и в присутствии товарищей закладывал на хранение в сейф, чтобы раздать деньги при увольнении в запас. На общей сходке старослужащих было решено деньги эти не пропивать, а купить на них набор музыкальных инструментов для эстрадного оркестра и тем самым оставить о себе добрую память. Дело противозаконное - честно заработанные денежки все же необходимо было раздать, как того требовала инструкция, но Башилов дал «добро», и делегация отъявленных нарушителей дисциплины мотанула в Мурманск и приобрела музыкальные инструменты (полный комплект оркестра) производства ГДР. Позвонил директор совхоза «Североморец» и с изумлением в голосе спросил у Башилова: «Командир, где ты взял таких молодцов? За неделю твои хлопцы вычистили все коровники, дошкрябались до настила, буренки ходят теперь, как по паркету, а молодцы твои их лепешки на лету подхватывают. За двадцать лет я на командированных нагляделся: только жрать да спать горазды. Ты мне всех отличников направил, что ли? Я твой должник, командир, а долги я привык отдавать». Верно все рассчитал Башилов, «годок» хочет обозначить свое
превосходство над молодым матросом, а энергию эту на нужное дело направлять
следует, да не в лоб, не обманом, а так, чтобы заинтересовать старичков, кураж
вызвать. Кончается все на свете. Кончилась и затяжная полярная зима. Зиму, как всегда, провожали в Североморске языческим праздником, который так и назывался: «Проводы русской зимы». Праздник имел давнюю историю, когда пращуры наши поклонялись Яриле и поджаристый блин, непременный участник торжества, изображал солнце, только гораздо меньших размеров. Заваривался праздник на площади у морского вокзала - оттуда начиналось торжественное шествие. И как организаторам торжеств удавалось из взбаламученной, крепко уже хватившей толпы выстроить красочную колонну, можно только диву даваться. Кого только не собирала суровая в обычные дни площадь! Ряженые, медведи, зайцы, иные зверушки, представители чистой и нечистой силы. Горожане, много месяцев придавленные полярной тьмой, высвобождали свою фантазию, творя костюмы ведьм и упырей, вызывая страх не только у малых детей, но и у представителей политорганов. Нет ли в синих рожах с подозрительной толщины бровями намека на высшее руководство партии? Под костюмами и голоса не узнавались, неизвестно, кто обряжен в медведя - уважаемый всеми ветеран флота либо скрытый идеологический противник. Украшением праздника были, конечно, Снегурочки -такой морозной свежестью веяло от их юных лиц, и в воздухе вроде бы пахло яблоками. А в кузове грузовика с откидными бортами, украшенными искусственным снегом с блестками, в окружении гусляров в красных и синих кафтанах возвышалась хозяйка праздника - Зима, красавица таких пышных и завлекающих форм, что на присутствующих на площади солдат-строителей из республик Средней Азии нападал столбняк. В таком окоченевшем виде их и подбирал комендантский обход. Колонну пополняли школьники, пенсионеры, творческая и нетворческая интеллигенция. Шествие с песнями двигалось по улице Сафонова, сворачивало на Ломоносова и оттуда прямиком на стадион. Там, на стадионе, и происходило главное действо, стояли ларьки, подвижные забегаловки, где торговали блинами, разной снедью, а из-под полы и водочкой. Ведь от одного только задора не полезешь за сапогами на столб, предварительно облитый водой и к утру взявшийся скользким ледком. Вот у этого столба и остановился с картонной тарелкой с блинами Башилов, рядом с главой семьи замерли в восхищении дочери, столь же оснащенные закусками. Зрелище всегда вызывало у публики живой интерес. Витязи разной спортивной сноровки и мужества пытались одолеть шест, но уже с половины его с досадным воплем, а то и с матерком рушились вниз. Заветный приз - хромовые, с блестящими на солнце голенищами сапоги, укрепленные на макушке столба, так, видимо и не достались бы никому, но тут у столба возник крепкий такой матросик и стал на морозе неторопливо раздеваться, скинул на руки секундантов шинель, суконку, брюки, остался в пестрых плавках и, поплевав на ладони, полез ловко, змеей обвиваясь вокруг ледяной тверди. Парень был хоть куда, каждую мышцу видно в отдельности, а в золотой кудрявой шевелюре - солнце. Народ зачарованно наблюдал за смельчаком. Тихо так стало, и прекратили плясать ряженые. Между тем атлет достиг верхушки столба, снял сапоги и небрежно помахал ими над головой. Тут-то Башилов и узнал его - Дымбовский во всей своей красе! И настроение покатилось с горы. Ломал он Дымбовского, укорачивал гауптвахтой и, не притихни он, с легким сердцем отправил бы в штрафбат, в «зону», к моральным уродам, которые все чаще и чаще стали рождаться на русской земле. А сейчас кольнуло под сердцем, боль оформилась в мысль: может, рано списал он со счетов моряка? Может, просто ключика не подобрал к изломанной душе, ведь разверни его вовремя в нужную сторону, из него человек мог получиться, герой, ведь и сила есть, и ум, и отвага. Башилов словно оглох, не слышал, как поют вокруг, как гремит духовая музыка, ушел в себя, пытаясь найти ответ, и нашел. Поздно, сказал он сам себе, упустили парня, родители задарили | |
Просмотров: 776 | Добавил: kresta-ii | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0 | |