Крейсер «Александр Невский» входил в дивизию, которой командовал контр-адмирал Носков, жесткий строевик и охранитель моральных устоев подчиненных. Узнав о «заходах» Кузьмы Жихарева, он организовал на него настоящую охоту, пытаясь застать врасплох. Были у Носкова на крейсере свои люди, информирующие о перемещениях командира. Получив сигнал, комдив садился на персональную «Волгу» и мчался на завод. Но Кузьму в дивизии любили, и в штабе всегда находился человек, уведомлявший старпома крейсера о нависшей над командиром опасности, а старпом, знавший, где находится ЗКП Жихарева, вовремя оповещал его. Кузьма Антонович придерживался жесткого правила: его подружки должны были жить в радиусе не более десяти минут ходьбы от причала, где стоял крейсер. Раз Кузьма Антонович замешкался и прибыл на борт за полминуты до появления комдива. Пять звонков, оповещавших о прибытии начальника, застали его уже в каюте. Носков наорал на старпома, возмутившись, что его не встречает командир, ринулся в каюту и застал Кузьму Антоновича лежащим в...ванне. Командир сдул с усов мыльную пену и сделал попытку подняться. «Лежите уж, чего там, - проворчал Носков. - По какой причине моетесь в неурочное время?» Кузьма Антонович горестно вздохнул: «Я еще и спать не ложился, товарищ адмирал. Всю ночь просидел над ремонтными ведомостями. Вы же знаете строителей, одно жулье». - «Ладно, продолжайте, не буду вам мешать».

Когда комдив сошел с корабля, в каюту заглянул старпом, и его взору предстала запоминающаяся картина: Кузьма Антонович, матерясь, выбирался из ванны, на нем был полный комплект форменной одежды, включая ботинки. Стуча зубами, он сказал старпому: «Тащи стакан «шила» и скажи механику, чтобы дал горячую воду, не то сдохну». Позже выяснилось, что командир, услышав в коридоре шаги комдива, не раздеваясь, плюхнулся в ванну, где приборщик каюты с вечера замочил белье. Жихарев успел только шампуня плеснуть. Вода по температуре близка к забортной, и нужно было обладать недюжинным самообладанием, чтобы при появлении комдива изобразить на лице удовольствие, которое испытывает человек, принимающий горячую ванну.

Вот перед таким находчивым человеком сидел сейчас в командирском салоне Башилов. Вестовой накрыл стол, свидетельствующий о гурманских наклонностях хозяина. И семужка была, и камчатская икорка, и маринованные грибки, но особенно поразил его приготовленный по-корейски папоротник-орляк, доставленный не иначе как из замечательного города Владивостока. Кузьма Антонович, розовощекий, словно весь состоявший из приятных округлостей, поглаживая холеные усы, говорил:

-Твой пароход, Алеша, стал настоящей «малиной», не матросы - урки. Ты знаешь, почему Виталий Иванович представлять тебя не приехал? И не приедет, вот посмотришь. Почему? Боится наш бесстрашный комэск Жук, боится, потому что нужно проводить опрос жалоб и заявлений. А что ему скажут грязные, полуодетые, озлобленные матросы, нетрудно догадаться. Мой тебе совет: порядок наводи медленно, постепенно, никакой штурмовщины. Тщательно изучи обстановку. Опереться тебе практически не на кого. Мулякин хороший моряк, хороший человек, но после развода с женой запил...

-Я что-то не замечал.
-Худший вариант, пьет по ночам. Утром как стеклышко. Но это до поры. Такие ребята часто в петле жизнь кончают, посему возьми под контроль спирт. Деликатно, но твердо.
-Как? Спирт всегда хранится в каюте старпома, место определено приказом.

-Первым делом собери командиров боевых частей, составь ведомости раздачи спирта задним числом после последней проверки ревизора штаба тыла, пусть распишутся. Поставят закорючки, никуда не денутся, небось у всех рыльце в пушку. Спирт пусть продолжает хранить старпом, но ты сделай бирку под две печати и опечатай канистру своей печатью и печатью старпома. Для его же пользы. Мулякин, я думаю, не так уж и безнадежен. Замполит у тебя новый, месяца полтора как пришел. Светлый паренек, но он сам поддержки требует. А вот пропагандист - стукач. И не кого-нибудь, члена Военного совета Баргина. Но тебе повезло, пропагандиста, кажется, уже перевели на другой корабль. Я почему так хорошо обстановку на «Севастополе» знаю? Из страха. Боюсь, что чепэ хоть краем, но и меня заденет. Поверишь, как твои архаровцы в караул заступят, так в полном составе отправляются на гауптвахту.

Алексей Григорьевич знал Жихарева с давних пор, случалось, сиживал с ним и в застолье, надежный мужик. С его стороны прикрытие обеспечено, а вот другие прорехи самому латать придется. Древние учили: спеши медленно. Вот этот совет и нужно взять на вооружение.

Вечером Башилов подвел итоги первого дня. Вывод неутешительный, но ничего другого он и не ожидал. Прислушиваясь к настороженной тишине, царившей за переборкой командирской каюты, чувствовал он себя, как во враждебном лагере. Не раз за день перехватывал он косые, а то и откровенно наглые взгляды «годков» - реальных хозяев корабля. У офицеров были равнодушные, погасшие лица, большинство из них смирились с обстановкой на корабле и не ждали от жизни ничего хорошего.

Шахров оказался прав по всем позициям. А ведь нужно не только наводить порядок на «Севастополе», сколачивать экипаж, но и завершить ремонт.

В первый день, пожалуй, один замполит и порадовал Башилова. Капитан-лейтенант Александр Николаевич Колпаков сразу расположил к себе. Старпом характеризовал Колпакова сдержанно: «В прошлом строевой офицер, старший помощник командира сторожевого корабля 1135 проекта. После переаттестации был назначен на «Севастополь», женат, детей нет.
Опыт политработы - минимальный. Я вообще не понимаю строевых офицеров, переходящих в политработники. Нонсенс. Между прочим, папа у него адмирал, начальник Киевского политического училища. Мог потеплее сыну местечко найти. У нас Колпаков - младший быстро шею себе свернет».

-Александр Николаевич, знаете, в чем разница между командиром корабля и его заместителем по политчасти? - спросил Колпакова Башилов при первом знакомстве. И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Командиру корабля авторитет дается уже при назначении. В дальнейшем он его или подтверждает, или утрачивает в зависимости от ситуации. Замполит приходит с нулевым авторитетом и нарабатывает его в процессе службы. Давайте построим нашу работу таким образом, чтобы наши авторитеты росли день ото дня и служили делам, достойным для подражания. Уж простите за высокий штиль.
Колпаков улыбнулся. Улыбался он хорошо, открыто.
-Согласен, товарищ командир. Убежден, что мы сработаемся и сможем навести порядок на корабле. О вас я слышал, не скрою. Рад, что назначили именно вас. Не примите за ложную комплиментарность. Главное, период временщиков на «Севастополе» закончился.
-И от кого же вы обо мне слышали, если не секрет?
-Какой секрет? От своего однокашника Германа Пальчикова. Вы с ним на «Макарове служили.
-Вот как? Кстати, где он сейчас?
-Назначен штурманом на новостройку в Питер.
-На «Юмашев»?
-Так точно.
-Ясно.

Колпаков на «Севастополе» месяц с небольшим, его оценка ситуации на корабле была еще более жесткой, чем у Башилова. С горечью он говорил, что командование эскадры, да и флота в целом, смотрит на обстановку на «Севастополе» сквозь пальцы. Ремонт - известное дело. Плохо, что сменились не только командиры, но и командование бригады, куда входил корабль.
-Не жалеете, что перешли на политработу? - спросил Башилов.
-Жалею, - честно признался Колпаков. - По-другому я себе эту службу представлял. По-другому... Про моего отца вы наверняка слышали. Я же адмиральский сынок. Так вот, отец был против моей переаттестации. Честно! Обратный ход давать некрасиво. Да и не привык я отступать перед трудностями. Вытащим мы «Севастополь» из ямы. Обязательно вытащим.

Уже прощаясь, Башилов спросил у Колпакова:
-С офицерами я еще не познакомился. Кто у нас оперуполномоченный КГБ?
-Должность вакантна. Ждем назначения.
-И это на корабле, где процветает «годковщина»? Занятно.

                                                                              =  4  =

Жихарев оказался прав, командир эскадры не прибыл на «Севастополь» ни на второй, ни на третий день, не появился никто и из политотдела эскадры. Стало ясно, что Башилову предстоит самому представляться экипажу, дальше тянуть нельзя.

И вот экипаж построен по «Большому сбору», командиры подразделений проверили наличие подчиненных, старпом строевым шагом приблизился к Башилову и доложил по всей форме. Башилов резко развернулся на каблуках, окинул взглядом строй. Боже, не боевой корабль, а баржа «Держи шмотки». Кто в чем! Бушлаты, вылинявшие робы, разбитые прогары, яловые «гады», кое-где хромовые латаные-перелатаные ботинки второго срока, мятые, без пружин, бескозырки. Разве вправе он, командир, требовать от этой рыхлой толпы дисциплины, порядка, если не смог их как следует одеть, накормить, обогреть? Были в строю и знакомые лица - те старшины, кого Башилов списал с «Макарова», избавляясь от балласта. Знакомцы глядели с усмешкой, с вызовом на новоявленного командира: «Привет! Вот и свиделись!»

Неужто это и есть экипаж, с которым придется ходовые испытания проводить, затем сдавать курсовые задачи, плавать, на боевую службу ходить, а в случае надобности и бой принять? Виду, однако, Башилов не подал, укрыл душевное смятение от настороженно-зорких глаз и, набрав в грудь воздуха, рубанул:

-Здравствуйте, товарищи североморцы!

И услышал в ответ нестройный хор энтузиастов, воспринявших приветствие командира как потеху. Остальные угрюмо отмолчались. Башилов сделал шаг вперед и произнес:

-Внимание личного состава! Приказом главнокомандующего ВМФ я назначен командиром корабля. А раз уж это произошло, я с удовольствием буду вами командовать, а вы, надеюсь, с неменьшим удовольствием мне подчиняться. Постараемся вместе поднять крейсер до уровня боевого корабля, корабля первой линии. Сразу оговорюсь, я сторонник четкого соблюдения уставных требований во всем, и особенно во взаимоотношениях между членами экипажа. Молодежь в обиду не дам. Это прошу уяснить раз и навсегда.

Неодобрительный гул прокатился по строю. Старпом, было, рыкнул, пытаясь восстановить порядок, но гул не умолк, не стих он и после роспуска строя. Устраивать в такой обстановке опрос жалоб и заявлений было по меньшей мере неосмотрительно. Похоже, это поняли не только офицеры, но и матросы. А в каюте Башилова ждал сюрприз: на столе лежал «Боевой листок», на котором мастерски был изображен волк, восседающий в паланкине, который несли зайцы в матросских робах. Волк, ощерясь, притормаживал когтистой лапой, а зайчата, выбиваясь из сил, несли его. Под рисунком стояла подпись: «Так было и будет!»

Листок этот, оформленный талантливой рукой (манера рисунка показалась Алексею Григорьевичу знакомой), означал, что «годки» объявили командиру длительную и изнурительную войну, и вызов следовало принять незамедлительно. Башилов поднял телефонную трубку и дал старпому команду играть «Большой сбор». «Потрудитесь одновременно объявить форму одежды», - добавил он.

На этот раз экипаж взирал на командира с нескрываемым любопытством. Алексей Григорьевич поднял над головой «Боевой листок» и спросил:
-Кто автор?
Молчание.
-Жаль, не люблю трусов. Кстати, автор рисунка талантливый художник и мог бы найти лучшее применение своим способностям. Я думаю, у нас будет время с ним познакомиться. А теперь по сути: я еще раз подтверждаю серьезность своих намерений навести на корабле уставной порядок. С уголовными привычками будет покончено раз и навсегда.
После команды матросы расходились молча, но это было затаенное, грозное молчание.

Башилов дал распоряжение замполиту через час собрать в командирской каюте политработников корабля. Цель простая: если среди присутствующих есть стукачи, то пусть хоть через них командование и политотдел узнают о позиции командира. Терять ему нечего, как говорится, дальше ТОФа не пошлют, меньше роты не дадут.

Башилов оглядел сидящих перед ним офицеров. Пропагандист отсутствовал. Уже хорошо. Но наверняка есть и еще любители постучать. Пусть упражняются.
Начал Алексей Григорьевич спокойно, говорил умышленно тихо, чтобы заставить вслушиваться в каждое слово. Суть сказанного сводилась к следующему: корабль брошен, стал местом ссылки неугодных, офицерский состав деморализован, живет по принципу «день прошел и ладно», наверх, к начальству, попадает только та информация, которую уже невозможно скрыть, ремонт корабля идет с нарушением графика, устройством быта личного состава никто не занимается.

Башилов прошелся по каюте.

-Я понимаю, все, что я сказал, вам хорошо известно. Но сейчас не время искать виновных, нужны срочные, неотложные меры. С положением, когда кораблем командуют «годки», пора кончать. И никакого укрывательства, отныне я буду докладывать вышестоящему командованию о происшествиях на корабле все, вплоть до мелочей, так что работы у шептунов-любителей, если такие есть, поубавится. Завтра в это же время соберем в кают-компании актив корабля. Вас же прошу провести работу, чтобы каждый из оповещенных лиц прибыл с конкретными предложениями по наведению на корабле порядка. Теперь все свободны.

Собрание актива прошло вяло. Башилов натолкнулся на глухую стену непонимания. Стало очевидно: командиры боевых частей и служб, за небольшим исключением, не верят в эффективность предложенных им мер и убеждены, что этот командир-выскочка ненадолго, покрутится, повертится, пустит начальству пыль в глаза и уйдет на плавающий корабль либо в штаб флота. Вместе с тем все как один явились с «конкретными» предложениями, где часто встречались слова «повысить», «усилить эффективность», «по возможности обеспечить». Башилов с серьезным видом собрал «предложения» и сложил их в папку. Ничего иного он и не ожидал.

А на другой день в четыре утра случилось чепэ: в каюту командира ворвался молодой матрос и, грохнувшись перед Башиловым на колени, испуганно запричитал:

-Товарищ командир, спасите. Сил моих больше нету. Одно осталось -в петлю лезть.

Он заплакал. И страшно было видеть, как рыдает этот крепкий, с квадратными плечами парень, как крупные слезы стекают по бледным, в мелких веснушках щекам.

Башилов усадил матроса в кресло, дал воды - зубы у того мелко стучали о край стакана, - а когда парень немного успокоился, спросил:
-Фамилия?
-Матрос Ганушкин, боевая часть пять.
-А звать?
-Витя.
-В обиду я тебя не дам, Витя. А теперь рассказывай все без утайки.
-Дак ведь рази я бы пошел к вам? Терпежу не стало. Я и так и эдак: что помыть, что принести. Я к «годкам» с уважением. А он который уж день после вечерней поверки надо мной издевается. Нынче взял два болта и по голове давай бить... По вискам.

-Кто он? - Башилов почувствовал, как от ярости у него твердеют щеки.
-Матрос Дымбовский. Из разжалованных старшин. Что я ему сделал? Он деревенских не любит. А разве виноват я, что в деревне рос?
-Успокойся, никто тебя больше пальцем не тронет.
Алексей Григорьевич набрал номер лазарета. Знакомый голос ответил:
-Санчасть, слушаю.
-Говорит командир, представьтесь, как положено.
-Старшина второй статьи Бродин, товарищ командир, - голос у старшины дрогнул.
-А-а-а, Бродин! Давненько не виделись. Срочно зайди ко мне.

Башилов усмехнулся: теперь ему стало ясно, почему рисунок на «Боевом листке» показался ему знакомым, - та же манера, экспрессия, четкость линии. Как замполит на «Макарове» Иван Данилович Лопата бился за этого Бродина, непревзойденного художника-оформителя корабельной наглядной агитации! Но и терпеть больше было нельзя. Первый самовольщик на «Макарове». Раз даже ухитрился сорваться в город на машине-рефрижераторе, едва не замерз. Башилов настоял, чтобы фельдшера Бродина списали с корабля. Лопата тогда сумрачно сказал: «Пареньку бы помочь лучше. Любовь, женится надумал». Башилов возразил: «Иван, мы с тобой вроде тоже женаты, да ведь не сбегаем с корабля каждый день».

В дверь постучали.
-Войдите!
Вошел старшина в хорошо подогнанной робе, замер на пороге.
-Здравствуйте, Бродин. Довелось все-таки встретиться.
-Здравия желаю.
-Женился?
-Пацану уже семь месяцев, - сильные мужские пальцы старшины мяли берет.
-Судя по рисунку, обиду на меня все же держишь?
Старшина густо покраснел, но, справившись со смущением, смело взглянул в глаза командиру:
-Не без того.
-Не поняли мы тогда друг друга. Ну что, будем считать инцидент исчерпанным? Или как?
-Так точно, товарищ командир. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон. А за мое художество простите.. .Больше не повторится.
-Верю. Просьба у меня к тебе, старшина. Личная просьба. Ганушкин нездоров, положи его в лазарет. Лучше в изолятор. А там видно будет. И вообще, возьми парня под свое крыло. Ты ведь в авторитете. Надеюсь, понимаешь, о чем я говорю?

-Понимаю. Все сделаю, не беспокойтесь.
-Кстати, а где доктор?
-В городе.
-Хорошо, ты свободен. Кликни по дороге рассыльного, пусть зайдет.
Прибежал запыхавшийся рассыльный, чистенький, писарского типа матросик, глаза лукавые.
-Попроси командира БЧ-5 зайти ко мне и пусть захватит карточки по форме шесть.
Рассыльный радостно улыбнулся:
-А их нету. Они после ужина не задерживаются. Карточки у командира группы.
Все-то он знал, хитрован, и, похоже, механик симпатий у него не вызывал.

-Давай его и побыстрее.
Карточка по форме шесть нечто вроде личного дела, досье на военнослужащего срочной службы. Сведений в карточке содержится немного, только самое главное. О Вадиме Сергеевиче Дымбовском было известно, что родом он из подмосковного города Звенигорода, отец и мать - преподаватели в средней школе, Вадим закончил десятилетку, пытался поступить в МГУ, но срезался на экзаменах. На учете не состоял, судимостей нет. Благополучная, интеллигентная семья, тихий, со старыми традициями городок. Откуда тогда такая жестокость? Озлобился? Психически нездоров? Нет, со здоровьем у него все благополучно. Отличный футболист, перворазрядник, входил в сборную эскадры, выгнали за недисциплинированность. Весной следующего года подлежит увольнению в запас... Да, загвоздка.

Утром Башилов вызвал в каюту старпома, командиров боевых частей и служб. Колпакова он накануне отпустил домой, его заменил парторг, худой, с нездоровым серым лицом капитан третьего ранга. Коротко доложив о происшествии, спросил:
-Ну, что будем делать с Дымбовским? Ваши предложения?
Поднялся парторг, зачем-то полистал записную книжку и глухо, как в бочку, сказал:
-Считаю, что докладывать наверх не нужно. Сами разберемся. Такое и раньше случалось.
Башилов холодно посмотрел на него:
-Похоже, вы так ничего и не поняли. Печально. Весьма печально.
Взял телефонную трубку, набрал номер оперативного дежурного по бригаде, коротко и сухо доложил о произошедшем. Оглядев офицеров, подытожил:

-Прошу уяснить: покуда я командир этого корабля, будет только так. Вначале полный доклад, затем доклад о принятых мерах. Так вот, о мерах. Через час жду ваших предложений по наведению на корабле уставного порядка. И не пустых деклараций. Сход офицеров на берег запрещаю. Только с моего личного разрешения. Все свободны, Дымбовского ко мне. Механик, в одиннадцать прошу быть у меня с ремонтными ведомостями.
Командир БЧ-5 встал. Круглое его лицо пошло пятнами.
-На это время у меня спланирована встреча со сдаточным механиком.
Башилов прищурился:
-Я слишком тихо сказал? Или вы меня в очередной раз не поняли? Повторяю, в означенное время жду вас у себя с документами, будьте готовы ответить на любой мой вопрос.

Верно сказано: чужая душа - потемки. Перед Башиловым сидел симпатичный, благополучный молодой человек. Он не запирался, не пытался скрыть свою вину, в его надменных глазах светилась убежденность в своей правоте.
-Товарищ командир, этот Ганушкин - дебил. Его невозможно ничему научить, хоть болтами, хоть кувалдой по башке стучи. Не понимаю, зачем таких дураков на флот призывают. А что, собственно, произошло. Меня «годки» учили уму-разуму, и я учу. Законно! И буду учить! Да и что вы со мной сделаете? Под суд отдадите? Не потянет на статью. Медэксперт травму не подтвердит, - следов-то нет и свидетелей нет. На губешник посадите? Так я уже насиделся. На губе даже лучше, чем на нашей ржавой лайбе: ни помыться, ни пожрать, в натуре! Башилов улыбнулся:
-К вашей совести, Дымбовский, я взывать не буду, пустое занятие. И с гауптвахтой пока погожу. Но я знаю, что мне с вами делать. Вы называете деревенского парня дебилом.  Да, он не так грамотен, неумел, только что из учебки, ему трудно на корабле. Но со временем, убежден, он станет хорошим матросом. А теперь взгляните на себя. Я бы не хотел, чтобы у меня был такой сын. Ваши родители - педагоги, и это обстоятельство вызывает у меня недоумение. Как же так? В семье педагогов - садист?
Дымбовский побледнел, сжал кулаки:
-Родители причем? Не трогайте родителей!
-Ступайте, товарищ матрос, ждите решения своей участи.
Алексей Григорьевич пригласил к себе замполита и продиктовал письма в звенигородский горком комсомола, директору школы, где трудились родители Дымбовского, и самим родителям. В письмах сдержанно и точно были изложены «подвиги» матроса. Содержание писем довели до всего личного состава на «Большом сборе». Других наказаний виновного не последовало, и это многих озадачило.

В тот же день Башилов приказал готовить документы для представления в прокуратуру на двух других злостных нарушителей дисциплины. Факт этот тоже не скрывали от экипажа.

После вечернего чая Алексей Григорьевич заглянул в каюту к замполиту, - уж больно ему не хотелось сегодня оставаться одному. Колпаков сидел за столом, подперев ладонями подбородок, незряче глядел в угол. Видно, он настолько ушел в себя, в свои думы, что не сразу сообразил, что перед ним командир. Быстро, однако, нашелся, предложил сесть, торопливо сдвинул перекидной календарь, освобождая место, словно собирался накрыть на стол.

-Не суетись, Александр Николаевич. Заглянул к тебе просто так, словечком перекинуться. Нелегкий денек выдался. Ты что невесел?

Колпаков тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от беспокоящей его мысли, и спросил:

-Алексей Григорьевич, может, по чуть-чуть? У меня припасена бутылка коньяку пять косточек.

-В другой раз. Сегодня не пойдет …
-И то верно. - Он глянул на Башилова и тихо сказал: - Мне нельзя было становиться политработником. Я сейчас чуть не ударил Дымбовского. Едва сдержался. Похоже, он меня сам на мордобой провоцировал.

-Вполне допускаю. Наглый тип.

-Наглый? Не то слово... Признаюсь, в эффективность писем на родину я никогда не верил, а Дымбовского проняло. Настоящую истерику закатил. Вы, говорит, мне «волчий» билет устроили, с такими характеристиками в институт не поступишь, да и на хорошую работу не возьмут. Что он только не говорил, грозил повеситься.

-Такие не вешаются. А то, что проняло, - хорошо. Хоть немного задумается.

-Но ведь он пойдет дальше!

-Придется принять другие меры. Сначала гауптвахта. И не гарнизонная, а для военных строителей. У меня там прапорщик знакомый, сосед по гаражу. Вмиг устроит. Особо ретивых на этом губешнике заставляют тяжелый каток по двору катать. Многих таким образом от штрафбата уберегли. Самая тяжелая работа — бессмысленная.

Колпаков обхватил голову руками: