спустился - никого. Тишь да гладь. Сунулся к командиру, тот - молчи, я назначения жду, пошел к комбригу Якименко, он меня матом, мол, все я выдумываю. Тогда я написал рапорт члену Военного совета. - Колпаков засмеялся. - Наивный человек! Баргин меня вызвал к себе и минут сорок драл, а в заключение сказал, что не выгоняет меня из партии исключительно из уважения к моему отцу. Я и умолк в тряпочку.. .Как жить?

-Как жить? А ты представь себе молодого матроса, только из учебки, что попал на вверенный нам с тобой корабль! Ему каково!? Кормят скверно, в кубриках темно, холодно, зимой одеяло к переборке примерзает, «годки» измываются, на шпиле, вон, распинают, болтами по голове лупят, и никакого просвета. И кому жаловаться? Офицеры в кубрики сами боятся сунуться. Кто виноват? Да мы с вами и виноваты. Для меня вопрос принципиальный: я или порядок на «Севастополе» наведу, или уйду с флота. Нужно отдать под суд десять человек - отдам, не побоюсь. Хотя и жаль
дураков, их же самих от себя спасать нужно. Но сначала мы еще за их души поборемся. Так не сдадим, нет! Убежден, у нас единомышленники есть. Кто, кстати, замкомбрига по политчасти?
-Новый?
-Ясно, новый. Фамилия как?
-Мачурин. Я мало его знаю. Нас почти одновременно назначили.
-Мачурин? - Башилов даже встал. - Я же с ним на «Московском комсомольце» служил. Классный мужик, считай, что нам крупно повезло...
Вечером, в начале одиннадцатого, в дверь каюты громко и требовательно постучали. Так не рискнул бы стучать даже старпом, не говоря уже о дежурном по кораблю или рассыльном. Башилов натянул китель и, застегивая пуговицы, крикнул в тишину: «Войдите!»
Вошел лейтенант, низкорослый, плотный, наголо остриженная голова лежала на широченных плечах, лицо невыразительное, плоское, заурядное, каких тысячи. Лейтенант бросил к козырьку короткопалую ладонь, представился:

-Товарищ капитан третьего ранга, лейтенант Максимов для дальнейшего прохождения службы прибыл.
-Интересно... И в каком же качестве?
-Оперуполномоченного.
—Ясно. Присаживайтесь. Ваше имя и отчество?
-Леонид Александрович.
-Что же, будем знакомы, Леонид Александрович.
С давних пор Башилов недолюбливал оперов КГБ. Жили они на корабле особняком, фактически командиру не подчинялись, и общение даже с самыми умными из них рождало в душе смутное беспокойство: неизвестно, что этот хмырь строчит там, за железной дверью, и каким образом потом аукнутся его доклады руководству КГБ.

Башилов всегда был с особистами подчеркнуто вежлив и старался всячески избегать сближения. Он и на этот раз отделался бы дежурными фразами, да под настроение попал поздний посетитель - после вечернего чая в котельной случилась драка. И опять пострадавшие угрюмо отмалчивались, и не было ни одного свидетеля. Потому-то, глянув на обстоятельно устроившегося в кресле лейтенанта, Башилов с усмешкой сказал:
-Хотите напрямую, Леонид Александрович? Не люблю я особистов.
Лейтенант не смутился, только брови у него дрогнули.
-Догадываюсь.
-Отлично. Любовь, как вы понимаете, дело не служебное. И забудем об этом. Для вас, Леонид, возможны два варианта работы: первый - типичный, что ли, - регулярно стучать на командира, поливать его и офицеров в своих донесениях дерьмом. И второй - сотрудничество. Меня не интересуют ваши методы сбора информации, источники, вообще вся технология. Важно, чтобы обо всем вы докладывали прежде всего мне, чтобы можно было вовремя принять меры. Особенно в условиях нашего корабля. Обстановка сложная, если не сказать больше, да вы и сами в этом скоро убедитесь.

Лейтенант повел плечами, глянул на Башилова, из-под тяжелых век плеснуло синью:
-Товарищ командир, опыт у меня, хоть и небольшой, но есть. Срочную на Балтике оттянул, да и в нынешнем качестве в Лиинахамари отслужил три года. Я целиком за второй вариант, ибо первый никому еще пользы не приносил. К тому же он неприемлем для меня и по моральным соображениям. Оттого, может быть, я в свои двадцать девять лет в лейтенантах хожу. Коллеги мне даже в шутку прозвище дали - Карьерист.
-Карьерист? Занятно. Что же, договорились, вместе будем «карьеру» делать.
Проводив Максимова до дверей, Алексей Григорьевич подумал: «Интересный малый, союзник все же лучше, чем враг. Поживем - увидим».
Мулякин со спокойным равнодушием отнесся к тому, что командир своей печатью опечатал канистру со спиртом. «Меньше соблазна, - сказал он с обычной горьковатой усмешкой. - Да и завязывать пора, товарищ командир. Какой прок пить, если «шило» не веселит?»

                                                                         =  5  =

Мулякин ровно тянул служебную лямку. Инициативы не проявлял, но как исполнитель был незаменим, положиться на него можно. А вот душу старпома уже не возродить, выгорел человек изнутри. И все же на самом донышке пустых, равнодушных ко всему глаз Мулякина изредка всплывали теплые, живые искорки.

С корабля Евгений Михайлович без особой надобности не сходил, документы, подготовленные им, были безупречны, чувствовалась в нем штабная косточка, и, коли удастся ему преодолеть свой недуг, можно подумать о продвижении его на штабную работу.

Куда большую тревогу вызывал у Башилова механик. Да и не он один. Когда корабль долго находится в ремонте, весь распорядок дня, вся отлаженная годами организация летит к черту. Большая часть экипажа задействована в ремонте, ворочают вместе с рабочими, а работяга что, вольный человек, ему лишь бы деньги платили, дисциплина ему по барабану. Там, в трюмах, в шхерах, и идет обмен опытом, а на судоремонтном есть и бывшие зэки. Из тех, что остались, чтобы заработать и поехать домой с деньгами.

Основная нагрузка в такой ситуации ложится на БЧ-5, ближе всех они с заводскими, оттого и проступков в боевой части больше и «годки» авторитетней. А командир БЧ-5 слаб. Пухлый такой живчик с бабьим голосом. К тому же болезненно самолюбив и обидчив. Как нередко случается со слабохарактерными людьми, шумлив, груб, только шум его для подчиненных лишь забава. Эх, если бы на месте Анциферова был старый друг механик с «Макарова» Олег Олегович Дудакин, командир горя бы не знал. У того все заводские в корешах, мог и выпить, и ведомость подмахнуть не глядя, чтобы отыграться на другом. К тому же Дудакин до тонкости знал корабль, его конструктивные особенности, нрав, так что строители с ходу понимали: «Этого на кривой козе не объедешь!»

Анциферов ничего путем организовать не мог, держал себя надменно и за три года успел со всеми перессориться. Его терпеть не могли все - от сварщика до главного инженера завода. Положение в боевой части осложнялось тем, что командир дивизиона движения отсутствовал, должность была вакантна, а все командиры групп - лейтенанты после училища.

С Анциферовым Алексей Григорьевич столкнулся уже в первый день, когда обходил корабль, - на каждый вопрос механик отвечал с раздражением и порой держал себя вызывающе. Башилов тогда промолчал, не стал одергивать механика, решил приглядеться. А вскоре понял, что многое из того, что надлежит делать Анциферову, придется решать ему, командиру, или ремонт с мертвой точки не сдвинется. Побывал в заводоуправлении, оказалось, что главный инженер Наумов старый его знакомец еще по Ленинграду, тот был в ту пору инженером-наладчиком на бпк «Адмирал Макаров», нашлись знакомые и в техническом управлении флота, в военной приемке.

Один из кораблей, стоящий в ковше справа от «Севастополя», оттянули на рейд Североморска, место рядом с отопителем - старым пароходом типа «Либерти» - освободилось, главный инженер дал «добро» переставить корабль Башилова к отопителю. С отопителя на «Севастополь» перебросили две толстенные трубы, в кубриках стало тепло, матросы сдали вторые комплекты одеял и шинелей. Теперь нужно было как следует осветить корабль, чтобы стало меньше затемненных шхер, - все скверное происходит, как правило, в темноте. Анциферов уперся, мотивируя тем, что в соответствии с графиком улучшение освещения корабля планируется на осень следующего года и ничего изменить нельзя. Башилов пригласил в каюту главного строителя, поговорил с ним под коньячок о жизни, и на другой день график был пересмотрен. Через месяц внутри корабля было светло как днем. На каждое такое решение Анциферов реагировал болезненно, считая, что командир специально делает все, чтобы подорвать его авторитет. Башилову пришлось пригрозить механику партийным взысканием, обычных «фитилей» и так у него было достаточно. На какое-то время Анциферов затих, но ходил с оскорбленным видом и демонстративно обедал в кают-компании в последнюю очередь, чтобы не встречаться с офицерами.
Башилов собрал мичманов и старшин и обошел с ними внутренние помещения. Яркое освещение позволило выявить убогость кубриков, бытовых устройств. Башилов спросил у свиты: «Дома у себя вы потерпели бы такое? Нет ведь? А корабль — наш дом, зачем же нам опускаться до скотского состояния?» Отметил командир, что его замечания задели не мичманов, те вечерами, если не стояли на вахте, сходили на берег, домой, а старшин, тех самых «годков».

За каждым помещением общего пользования были закреплены ответственные. Старую краску удалили, ржавые места зачистили до блеска, загрунтовали. Силами моряков отремонтировали койки, установили дверные ручки, новые розетки, выпилили специальные барашки для выключателей. Каждое помещение принимали командир и его заместитель по политчасти, проявляя скрупулезную занудность военпредов. И, конечно же, это не осталось незамеченным.

Теперь нужно было как-то улучшить питание экипажа. Кормили на корабле отвратительно. Пищу готовили на береговом камбузе, часть продуктов до котлов не доходила, разворовывалась по дороге, квалификация коков низкая - оба из бывших бульдозеристов, начальник медслужбы, вялый, с сонным лицом капитан Савельев, за качеством приготовления пищи не следил, дежурные по кораблю пробу снимали неохотно - словом, сплошной завал. Но, пожалуй, самое тягостное впечатление производил помощник командира по снабжению капитан третьего ранга Станислав Васильевич Ротарь. Ему было под сорок, но дать можно и все пятьдесят. Белесый, точнее, какой-то весь пегий, со сморщенным стариковским личиком, во время разговора он все время трогал бледными пальцами свой нос, беспокойно озирался по сторонам, глядел с недоверием. Создавалось впечатление, что он постоянно ждет каких-то неприятностей. Говорил Ротарь на сорном наречии, где блатные словечки путались с всякими там «вчерась», «давеча», «о тож».

-Станислав Васильевич, мне докладывают, что мясные и рыбные консервы вы храните у себя в гараже? - спросил Башилов.

-Верно, усе верно! А как иначе, тащь командир? Стырят ведь. Я какие только замки на провизионку не ставил - либо откроют, либо проушины автогеном срежут. Тут усе урки, щипач на щипаче, пробу ставить негде. Вчерась бочку с соленой капустой стырили, - я даже тары не нашел. А мне сдавать ее...

-Погодите, а если комиссия проверит и выявит недостачу консервов, вас же обвинят в хищении.

-Никак не возможно! Предъявлю наличность. А потом всякий знает, я чужого себе не возьму. А по поводу консервы я конкретную бумагу составил на случай непредвиденных обстоятельств.
-Вроде завещания, что ли?

-Можно и так считать.

-Ну а в море что вы будете делать?

-В море просто: вооруженных часовых у провизионки выставим. А нужно, я с табельным оружием сам встану. И глухо, как в танке!

«Может, он сумасшедший? - с тревогой подумал Башилов, наблюдая за суетливыми движениями рук помощника по снабжению. - Да, что ни день, то подарочек. Не корабль, а паноптикум, где собраны люди с отклонениями от нормы».

Колпаков со смехом рассказывал о Ротаре:

-О его жадности на флоте анекдоты ходят. Себе не возьмет, но и другому не даст. Секретарь парторганизации неделю за ним ходит, чтобы взносы заплатил: нетути, завтрева. Настоящий кулак. Его офицеры как-то бить собрались, обносились все, а он положенное вещевое довольствие не выдает. Современный Плюшкин. Гараж отстроил величиной с ангар, там новенький «жигуль», мотоцикл «Урал» с коляской, моторная лодка, и ничем не пользуется. Жену с детьми на юг пять лет из экономии не вывозит...

«Уж лучше Бабко, - размышлял Башилов, вспоминая вороватого снабженца с «Макарова», - по крайней мере, мы на корабле впроголодь не жили».

Алексей Григорьевич побывал на береговом камбузе, велел помощнику по снабжению открыть кладовые сухой провизии, рефрижераторные камеры - чего только там не было, скопилось, наверное, две годовых нормы, - и все аккуратно разложено, документы в идеальном состоянии, не подкопаешься. Ротарь, дай ему волю, весь корабль с удовольствием превратил бы в склад.

Башилов снова собрал старшин в малой кают-компании. Мичманов приглашать не стал. Мичмана, как и офицеры, отделили себя от команды глухим забором, и потребуется немало усилий, чтобы эту плотину размыть. А пока перед командиром сидели парни, которые и делали погоду на корабле. И к ним, «годкам», как бы этого не хотелось, приходилось обращаться за помощью. И сделать это нужно было умело, чтобы не потерять лицо, не уронить авторитет.

-Большинство из вас скоро завершит службу, разъедется по домам, -начал Башилов, - неужели в оставшееся время вам не хочется пожить по-человечески, оставить о себе добрую память?
-А в чем базар, товарищ командир? - хмуро спросил старшина команды Котов.
-Вам нравится, как вас кормят?
-Рубаем, что дают. А вообще... коков я бы утопил в котлах, в натуре. Обычную баланду сварить не могут.
В кают-компании заволновались:
-А что можно сделать?
-Тащат, кто ни попадя! Все мимо котлов идет!
Командир поднял руку:
-Стоп! А кто тащит? Кто в минувшую пятницу похитил ящик с морожеными курами и потом жарил их в котельной? Под бражку пошли курочки. Мимо котлов. Думаете, я ничего не знаю? Короче, как в том мультике про кота Леопольда: ребята, давайте жить дружно. Питание я возьму под личный контроль, дам соответствующие указания помощнику по снабжению и доктору, но одним нам не справится, нужна ваша помощь, общественный контроль. Посоветуйтесь друг с другом и создайте авторитетную комиссию, которая бы следила за качеством питания, закладкой продуктов в котел. Котов, завтра после подъема флага список ко мне на стол. И еще: среди молодых матросов наверняка есть бывшие повара, из которых в учебке сделали трюмных и сигнальщиков. Выявить, и тоже ко мне. Из нашего рациона можно многое сделать, если с умом: и солянку, и московский борщ, и блинчики с мясом. Все от нас с вами зависит.

Вечером заглянул в каюту оперуполномоченный Максимов. Поговорили о том, о сем, и в заключение Леонид Александрович сказал:

-Из низов информация поступила, авторитеты считают, что новый командир «с понятием»... Поздравляю, Алексей Григорьевич, такие слова дорогого стоят.

-Плюнь через левое плечо, Леонид. Рано нам радоваться.

Повар, точнее поваренок, нашелся, работал в подмосковном пансионате, все не бульдозерист, а с профессиональной подготовкой и опытом. Башилов заглянул к начальнику вещевого снабжения флота Васильеву, попросил помочь с обмундированием, тот дал «добро», пока, правда, только на рабочее платье. Когда плотные пачки парусиновых роб привезли на корабль, Ротарь прибежал к командиру и с дрожью в голосе спросил:
-И шо? Усе выдать?
Башилов подтвердил: выдать все, как положено.
-Так ведь стырят, товарищ командир. Это же невозможно взять в ум!
-Оставьте вы эти блатные словечки, - Алексей Григорьевич усмехнулся, - пользуйтесь общепринятой юридической терминологией. Например, хищение социалистической собственности. Или - хищение в крупных размерах. На ваш вкус.

Дни тянулись как месяцы. Иногда Башилову казалось, что он ненавидит корабль, ненавидит, как живое существо, которое изощренно противится всем его начинаниям. А ненавидеть корабль, которым командуешь, последнее дело. Да и не заслуживал такого отношения красавец крейсер.
Корабль знал лучшие времена. «Севастополь» даже считали «легким кораблем», как считают хирурга с «легкой рукой», - офицеры, начинавшие на нем карьеру, быстро продвигались по службе и через несколько лет становились командирами, составляли основу штабов корабельных соединений. Везло «Севастополю» и на боевой службе, не раз артиллеристы и ракетчики брали призы на стрельбах. Ремонт сбил корабль, как птицу в лет. «Севастополю» в первый раз изменило везение, - оказался у причальной стенки судоремонтного завода в Росте. Многие считали, что если бы корабль поставили на ленинградский завод, такого крушения бы не произошло. Перед глазами живой пример - большой противолодочный корабль «Вице-адмирал Дрозд», недавно прибывший на флот после ремонта из северной столицы. Но судьбы кораблей, как и людей, неисповедимы.

В одну из таких невеселых минут, поднимаясь по трапу, Башилов вспомнил яркое солнечное утро, Средиземное море, в глаза плеснула голубая рябь...

Господи, когда же это было? Башилов замер на верхней ступеньке трапа. Году в семидесятом? Тогда его, штурмана, кинули на боевую службу на бпк «Адмирал Зозуля». Ох, и жара же тогда стояла на Средиземноморье. На эсминцах не было кондиционеров, и от жары спасали самодельные бассейны из брезента, установленные на кормовых надстройках. На флагманском корабле «Адмирал Зозуля» соорудить такой бассейн не догадались, и командир Средиземноморской эскадры контр-адмирал Соломатин прятался от зноя в трехсотлитровой бочке с водой, установленной на площадке перед ходовой рубкой. Башилов улыбнулся. Забавное зрелище: тучный человек в бочке, только голова торчит в адмиральской фуражке. Все доклады Соломатин принимал, сидя в бочке по плечи в воде. С этим обстоятельством связано какое-то забавное происшествие. Ну конечно! Как-то экспедитор ЗАС доставил адмиралу телеграмму, в которой значилось: «С прибытием танкера «Кола»... июля сего года к вам на борт пересядет представитель ЦК (имярек), просим встретить и разместить на корабле». Адмирал глянул на часы и резво выскочил из бочки: до прибытия высокого гостя оставалось меньше суток. На корабле была объявлена большая приборка. Особенно волновался начальник политотдела эскадры контр-адмирал Ровный, он лично следил за качеством приборки и подготовкой к встрече представителя ЦК партии. По эскадре гулял анекдот: секретчик бпк «Адмирал Зозуля» мичман Кривой как-то сетовал в малой кают-компании: «Вот ведь как жизнь устроена! Если адмирал, то обязательно Ровный, а раз мичман, то Кривой!»

К прибытию столичного чиновника корабль вылизали так, что он сверкал как новенький. В ожидаемое время танкер «Кола» появился на рейде. Экипаж «Зозули» был построен на вертолетной площадке по «Большому сбору», забортный трап украшен ковровой дорожкой, самодеятельный духовой оркестр замер в готовности исполнить «Встречный марш», горниста командир эскадры поставил рядом с собой. С танкера тем временем спустили катер, и он направился к борту большого противолодочного корабля. Соломатин, торжественный, весь в белом, взволнованно спросил у начальника политотдела: «Иван Федорович, вы хоть в лицо представителя ЦК знаете?» Тот неопределенно пожал плечами. Ритуал встречи был выполнен безукоризненно. И горнист вовремя сыграл «Захождение», и оркестр почти без фальши исполнил «Встречный марш», и адмирал лихо, строевым шагом вышел на площадку, отпихнул плечом капитана первого ранга из свиты и четко доложил седовласому пожилому человеку в штатском:

-Товарищ представитель ЦК КПСС, личный состав корабля и штаб эскадры для вашей встречи построен! - сделал шаг в сторону и развернулся лицом к флагу.

Седовласый с недоумением взглянул на него и смущенно сказал:

-Здравствуйте, товарищ адмирал. Представитель ЦКБ НИИ «Агат» старший инженер Пастухов. Очень рад!

Башилов, раза три уже посмотревший гоголевского «Ревизора», в тот миг подумал, что такой немой сцены не удалось бы сыграть самому Полицеймако из ленинградского Большого драматического театра. У Соломатина сначала от изумления отвалилась нижняя челюсть, затем он побагровел, сорвал с головы роскошную адмиральскую фуражку и стал ее с остервенением топтать у всех на глазах.

Как потом выяснилось, оператор, отправлявший телеграмму, по ошибке забыл поставить после ЦК букву «Б», и из-за этой оплошности вышел такой переполох. Офицеры веселились вовсю, а инженер конструкторского бюро стал на эскадре самым популярным человеком.

Неужели все это было? Неужели ему, Башилову, доведется снова увидеть солнечное утро на Средиземном море?

Максимов предупредил: близится день, когда до демобилизации «годков» остается сто суток. Обычно моряки отмечают его особо, и можно ожидать чего угодно. «Прорвемся», - успокоил его командир, а на душе остался неприятный осадок.

Этот день начался как обычно, ничто не предвещало неприятностей. Поступила информация, что празднование «ста дней до приказа» не состоится, «годки» готовятся к дембелю. Командир дал «добро» для схода офицерского состава на берег. Замполит был на сборах, Максимов отлеживался в каюте - простыл. После отбоя Башилов обошел корабль и обратил внимание на то, что дневальными почему-то стоят матросы и старшины последнего года службы.
-Климов, что это вас на дневальство снарядили? Помоложе кого нет? -спросил он у отъявленного разгильдяя и самовольщика. Старшина ухмыльнулся:

-А молодые пусть спят, товарищ командир. По молодости-то сон сладок. Жаль их, кутят.

-Ну-ну, блюдите службу...

Неспроста это, прикинул Алексей Григорьевич, что-то затевают «годки». Еще одна деталь: перевалило за полночь, а приборщики офицерских коридоров рьяно полируют мастикой палубу, в командирском отсеке тоже суетится приборщик. И такой уж он старательный.

-Добро, хватит надраивать, - сказал Башилов матросу, - отдыхайте. Да и я, пожалуй, спать лягу, поздно.

Отвлекающий маневр потребовался, чтобы усыпить бдительность наружного наблюдения.

Минут через десять кто-то осторожно открыл дверь командирской каюты, заглянул в спальню и неслышно исчез. «А вот и контроль», - подумал Башилов. А вскоре по трансляции началась проверка работоспособности линий. Команды звучали громко по всем линиям, кроме офицерской, здесь операторы переходили почти на шепот:

-Единица, двойка, тройка! Тройка, двойка, единица! Проверка офицерской линии трансляции, о замечаниях доложить в рубку дежурного.

И тут Башилов вспомнил, что точно такой же трюк проделывали на «Макарове» и тоже за сто суток до дембеля. Он быстро оделся, положил в койку тулуп, накрыл его одеялом - пусть думают, что командир спит, - выбрался из каюты через иллюминатор и по скоб-трапу спустился на правый шкафут. Осторожно, стараясь не привлекать внимания, прошел на носовую ракетную площадку и через люк по вертикальному трапу неслышно соскользнул в кубрик номер один. И вовремя. Спектакль еще не начался. Койки посреди кубрика были демонтированы, образовалась свободная площадка, что-то вроде просмотрового зала. «Годки» со всего корабля (кроме тех, кто стоял на вахте у действующих механизмов) восседали в креслах, принесенных с боевых постов. За ними, на банках, размещались остальные. На небольшом подиуме настраивал инструменты оркестр: аккордеон, две гитары, строевой барабан. Так сказать, музыкальное сопровождение. Действующие лица и исполнители, полуголые молодые матросы, сгрудились в углу кубрика. Пахло потом.

Внезапное появление командира вызвало что-то вроде шока. Трудно сказать, долго ли бы продолжалось молчание, если бы Башилов его не прервал:

-Так, мужики! Пункт первый - тех приборщиков, что стоят на стреме в офицерском коридоре, не трогать. Я пришел сюда другим путем. Каким, думаю, вы догадываетесь. Пункт второй: все эти ваши штучки мне давно известны, фокусы с трансляцией - тоже. Как говорят на флоте: на всякую
хитрую задницу есть болт с винтом. Кстати, никто не задумался, почему командир не сошел на берег? А ведь собирался. Инцидент считаю исчерпанным. Разойтись, декорации привести в исходное положение. Проверять не буду, верю вам. А за оперативность и организацию хвалю. Еще полчаса назад кубрик спал, и вот вам - концертный зал готов.

Напряжение спало, кто-то даже засмеялся. Башилов повернулся и стал не спеша подниматься по трапу, с каждым движением в нем крепла уверенность, что перелом в отношениях с командой наконец произошел.

Потом Максимов, желтый, с перевязанным горлом, сказал ему:

-Рисковали, товарищ командир. Во время таких действ народ звереет. Понимаю, мое появление все бы испортило, а так - получилось... Но риск был и немалый.

-А что, собственно, должно было произойти?

-Программа известная: сначала танцы под оркестр, потом молодые раздеваются догола, выстраиваются в две шеренги и демонстрируют любовные игры. Случается, и опускают друг друга.

-Какая мерзость!

-Дух «зоны» сразу не вытравишь. Докладывать наверх не будем, ведь ничего не произошло, да и вам моряки верить перестанут. А вы — в авторитете, это серьезно. И все же «годков» нужно как можно скорее убрать с корабля, причем убрать всех сразу, не растягивая процесс демобилизации.

Были и другие удачи. Через две недели после того, как в тылу флота удалось выбить кое-что из вещевого имущества, Башилов провел строевой смотр. Положение все же стало меняться: у многих робы отбелены, выглажены, боевые номера единообразные и отштампованные, словно в типографии. Встречались, правда, и такие моряки, в основном среди «годков», кто специально вырядился в рвань. Алексей Григорьевич медленно шел вдоль строя, останавливался у опрятного, в хорошо подогнанной форме старшины или матроса и, уточнив у старпома, сколько служит моряк, объявлял ему десять суток отпуска.

Мулякин осторожно заметил: