Мы накануне большого праздника – Дня Победы в Великой Отечественной войне. Пройдут десятилетия, навсегда уйдут те, кто помнит счастливые победные дни со слезами на глазах. Но этот день останется в вечности как память о нашем удивительном народе. Сейчас много говорят о войне, порой выискивая неприглядные факты. Но мы должны помнить – наш народ, испытывая неимоверные трудности, разгромил, казалось непобедимого захватчика, проявил невиданный до сих пор героизм. Разное случалось и в нашем городе. Но важно замечать не редкую черную душонку, а миллионы светлых людей, помогавших друг другу выжить.

Я расскажу подлинную историю, случившуюся в блокадные дни. Что в ней больше чуда или человеческой доброты? Вам решать.

Произошла она в городе, который тогда назывался Ленинградом. 18 июня 1941 года, когда еще ничего не предвещало беды, цвела сирень и во дворе с утра до вечера крутили патефон, женщина по имени Соня родила мальчика, которому дали красивое татарское имя Валиула. Это имя как-то не прижилось и все с первого дня, в том числе и мама, называли малыша Витюшкой. Мать еще лежала в роддоме, когда началась война. Выехать в эвакуацию ее семья не смогла. Мужа из-за серьезных проблем со зрением, на фронт не взяли. Свою порцию хлеба он нес домой, а зимой 1942 года умер от дистрофии. Соня осталась одна в блокадном городе с младенцем и девятилетним сыном. Большинство соседей выехали или умерли от голода. А Соня боролась за жизнь. Каждый день она заставляла себя вставать, добывать что-нибудь для топки буржуйки, ходить за водой с проспекта Римского-Корсакова на Неву. Свой хлеб она почти полностью отдавала сыну – пережевывала в мякиш, клала в марлечку, и малыш долго сосал эту хлебную тюрю. Но наступил день, когда Соня поняла, что скоро и за ее сыном придет смерть. Он осунулся, носик заострился, и плача его она больше не слышала. Мальчонка только тихонько стонал и глядел на нее старческими глазами. Да и сама Соня еле передвигалась на распухших от водянки ногах. Смотрела она на свое слабеющее чадо, и не могла смириться с тем, что конец близится. А нужно сказать, что жила Соня недалеко от Николо-Богоявленского собора, который именуют в народе Морским или Никольским. Всю войну этот храм нес свою нелегкую службу. Женщины ходили туда молиться за своих сыновей и мужей, ушедших на фронт. А Соня не ходила. До войны она комсомолкой была, и в Бога особо не верила. В ее роду были татары, но и мусульманских обрядов она не знала. А тут в один студеный день Соню, словно током ударило. Видя, что дитя еле дышит, она собрала свои последние силы, натянула одежонку, закутала обессиленного ребенка в шаль и бросилась к Никольскому храму. Не знала она святых икон, но потянуло ее к Божией Матери – Троеручице. Упала Соня на колени перед образом, положила рядом безмолвное чадо и стала страстно молить Богородицу сохранить ее сына. Слова ее были криком души: - Ты сама мать! Ты знаешь, как терять ребенка! Обереги его, оставь жить! Дай мне надежду! – умоляла она. А потом доплелась домой, написала углем на незапертой двери свою фамилию, обняла сыночка и легли они помирать. И что вы думаете? Вдруг слышит, словно кто в дверь скребется. Смотрит, стоит на пороге сосед со второго этажа. Спрашивает: - Ваш ребенок еще жив? – Не знаю, доживет ли до завтра, - заплакала Соня. – Я вам немного хлебушка принес, моей дочурке он уже не нужен, померла - грустно сказал сосед. И с этого дня пошла по огромному дому молва, что в одной из квартир еще жив семимесячный ребенок. Хотите - верьте, хотите - нет, но стали люди, сами качающиеся от голода, носить Соне кто корочку хлеба, кто горсть крупы, кто ветку сосны. Ожил пацанчик, да и Соня немного окрепла. Так миром и выходили мальчика. После войны его во дворе долго называли "наш золотой Витек". Это оттого, что уж очень ласковым рос паренек. Наверное, людская доброта на его характере сказалась. Соня после этой истории сильно верующей стала. Она была убеждена, что их с сыном спасла Троеручица. А ее повзрослевший сын уверен, что выжил благодаря самоотверженности мамы и душевной щедрости ленинградцев.

Сейчас Саадят Мерхофизовны (ее все называли Софьей Михайловной) уже нет в живых. Нет и соседей, которые спасали Витю. Виктор давно сам стал дедом. Но если мы идем гулять, то ноги нас сами несут в тот район, к Никольскому собору, где прошло его блокадное детство. И еще об одном месте, дорогом сердцу многих детей блокады, хочу напомнить. После окончания войны "блокадных" детей направляли на "гречневую кашу" и "рыбий жир" в санаторно-лесные школы. Одна из таких школ была в Пушкине в здании бывшей гимназии, которую когда-то окончил Николай Гумилев. Табличек на этом здании сейчас много. Но о том, что именно здесь спасали истощенных рахитичных блокадников – забыли. Виктор помнит заботливых нянечек и воспитателей, которые выходили его и сотни других маленьких ленинградцев.

Вот такая в нашей семье есть история… Она передается детям и внукам, чтобы помнили, что пришлось пережить нашему народу.